Сказать «братская республика» — можно, но «братская непризнанная республика» — уже нельзя. Ведь если «братская», то почему «непризнанная»? Приднестровье — это непризнанная республика, любящая Россию и не отделяющая себя от нее. Приднестровье уже в конце 80-х открыло печальную череду народов, которых решили не спрашивать - как им жить, и жить ли им вообще? И стирание целых народов, оказавшихся "неугодными" - объявили демократией и международным правом... В 1992 году Приднестровье отстояло свое право на три государственных языка, право на дружбу народов, ибо только так и может жить в мире этот многонациональный регион. 29 июля 1992 года ввод российских миротворцев прекратил агрессию против Приднестровья и уничтожение его населения. С тех пор военные действия в Приднестровье не возобновлялись. О том, как живет граничащая с Украиной и Молдовой непризнанная республика, мы побеседовали с преподавателем Приднестровского государственного университета (ПГУ) Сергеем Шерстюком.
Корр.: В России очень мало знают о том, как сейчас живет Приднестровье — Приднестровская Молдавская Республика (ПМР).
СШ: К сожалению, да. Российские журналисты приезжают к нам на какие-то праздничные даты, а на постоянной основе никто не пишет. И в России о нашем крае знают немного. Езжу по командировкам, спрашивают: «Откуда ты?». Отвечаю: «Из Приднестровья» и тебя спрашивают: «А что это? А где это?». У России и Приднестровья нет общей границы, это затрудняет общение. Вокруг Приднестровья, вы видите, какая обстановка сложилась, что и слева давят, и справа давят.
Я сам гражданин и России, и Приднестровья, живу здесь. Но даже и у нас возникают проблемы при пересечении границы. Вот у нас тут рядом Украина, граждан России — мужчин призывного возраста туда не пускают. А если мы хотим через Кишиневский аэропорт выехать, сразу возникают вопросы: где ваш вид на жительство в Молдове?
Регион у нас маленький: 202 км с севера на юг, весь малый бизнес завязан на импорте. Продукция на 70% — из Украины. Вещи едут к нам из Одесского порта. Предприниматели вынуждены выезжать за пределы ПМР. И проблема с пересечением границы в ближайшее время вряд ли решится. С одной стороны, мы видим, как президент Республики Молдова (РМ) Игорь Додон находится на всех официальных мероприятиях вместе с Владимиром Путиным, а вот российских журналистов могут не пустить на территорию Молдовы.
По Конституции Молдовы президент является верховным главнокомандующим. В сентябре 2017 года Додон запретил молдавским войскам участвовать в ежегодных военных учениях стран НАТО и партнеров альянса «Быстрый трезубец — 2017». Так вон, президент, главнокомандующий, дает запрет, а молдавский парламент — отпускает. То есть, мы видим, что реальный уровень власти очень низкий пока у Додона, и это нас сильно беспокоит.
Корр.: Что думают молодые люди, выросшие в ПМР, как видят свое будущее? Как в Приднестровье с работой, уезжают они или остаются?
СШ: Мне — 31 год, когда здесь был вооруженный конфликт, мне было 6 лет. Вся моя молодость проходит в Приднестровье. В принципе, я вижу по своим сверстникам, куда они двигаются. К сожалению, с работой тут тяжело. В принципе, работа есть, но платят за нее мало. Очень много молодежи с дипломами. Они получают здесь хорошее образование и после школы или вуза отправляются в Россию. Для нас — к сожалению, потому что это колоссальная утечка мозгов. С другой стороны, это никак не сказывается на восприятии России и на восприятии Приднестровья как государства, его пророссийский вектор сохраняется.
В 2006 году был референдум в Приднестровье. Здесь более 90% — за пророссийский вектор развития. 18 марта, в день выбора президента РФ, у нас на избирательных участках стояли очереди: очень много молодежи, она хочет участвовать в политической жизни Приднестровья и России. 12 июня, в День России, у нас в Тирасполе было огромное многотысячное шествие. И идут молодые люди, в одной руке — флаг Приднестровья, в другой — флаг России. Молодежь выходит сама, никто ее не выгоняет. Это о чем говорит? О том, что все-таки молодежь не видит своего будущего в составе Молдовы или румынского единого государства и т.д. Молодежь видит свое будущее в Приднестровье, но — вместе с Россией.
Что касается работы, я сам — педагог, основное место моей работы — Приднестровский государственный университет (ПГУ), работал я и учителем географии в лицее Тирасполя. Много молодежи после вузов идут работать именно в школу. Да, возможно, это вынужденная мера, потому что сразу после университета работу найти сложно. Да, конечно, зарплаты небольшие, но у нас педагоги, как и в России, имеют возможность работать в нескольких местах: вести кружки, работать в других школах. Большая часть преподавателей ПГУ работают и в других вузах. Таким образом, бюджетник может выйти на более-менее достойную зарплату. Да, если ничего не делать и работать на одной работе 2-3 дня в неделю, то можно сидеть и в социальных сетях и писать о том, как здесь тяжело, какие здесь низкие зарплаты. Но кто хочет работать — работает. Если я знаю, что у меня маленький ребенок и нужно кормить семью, то я и работаю на нескольких работах, с одним выходным в неделю. Вот такая ситуация. Многие уезжают в Москву, Санкт-Петербург, там легче устроиться, легче найти работу и получать больше.
Корр.: А есть ли возможность работать в Молдове? Как с работой там?
СШ: Как вам сказать, в Молдову молодежь мало ездит на заработки. Наоборот, к нам из Молдавии приезжают. У нас в ПГУ преподаватели приезжают на подработку именно из Кишинева. Люди стараются перевести к нам пенсию — у нас она немного выше, чем в РМ. Молдавские граждане стараются купить недвижимость в приграничных районах, потому что зимой коммунальные услуги у них в 3-4 раза дороже, чем у нас. Такова реальность. В единичных случаях на заработки в Молдову ездят, но массовой миграции туда нет. Основные направления миграции, для тех, у кого есть румынские паспорта — в Европу. А в Приднестровье живут более 200 тыс. граждан России, поэтому...
Корр.: У них двойное гражданство?
СШ: Да, как и в Республика Молдова. В свое время, когда Румыния позволила гражданам Молдавии получать румынский паспорт, молдавские власти спохватились, что скоро они останутся без своих граждан, и дали разрешение на двойное гражданство.
Ну, а приднестровский регион — он пророссийский, мы исторически связаны с Россией, у многих родственники уже работают на территории РФ. Почему у меня сердце кровью обливаются — лучшие ребята уезжают от нас.
Корр.: Да, это плохо, это на самом деле плохо.
СШ: Всем надо растить своих детей, поднимать семьи. Уезжают очень многие.
Корр.: Не так давно спикер молдавского парламента Андриан Канду сказал, что Молдова планирует вовлечь ПМР в евроинтеграцию, для чего он хочет студентов Приднестровья отправлять в европейские университеты. Есть ли опасность «евроинтеграции» Приднестровья?
СШ: В последнее время он много говорит и о возможности вывода российского контингента миротворцев, и о реинтеграции ПМР в европейское пространство, но здесь все-таки хочется спросить: «А когда уже у Тирасполя спросят, чего хотим мы, и сделают так, как хотят сами люди?». Вы поймите, наш пророссийский вектор, пророссийское движение — это не мнение какой-то политической элиты, это мнение снизу, это мнение всего народа, и мы подтверждали это и на референдуме, и на таких событиях, как выборы президента России. Есть еще один очень важный момент — это кровь 1992 года. Может быть, это я так воспитан, но нельзя взять и перешагнуть через людей, которые гибли за Приднестровье. За что тогда воевали эти люди? Ни это, ни следующее поколение не захотят евроинтеграции, пока живы наши защитники и пока о них помнят. Даже если это будет выгодно с экономической точки зрения, с моральной точки зрения — здесь настолько в сердце застрял этот осколок, что, ну не пойдем мы, ну не готово Приднестровье, прежде всего, на ментальном уровне, евроинтегрироваться.
Правда, у нашего конфликта есть особенность, которая отличает его от других конфликтов на постсоветском пространстве. Да, зародыш нашего конфликта был националистический. В Молдове говорили: «Русских за Днестр, а евреев — в Днестр», «Молдова — для молдаван», «Румынский язык — это главный язык» и так далее. Но, вы знаете — нету вражды между самими людьми, ни на левом, ни на правом берегу Днестра. Это, наверное, важнейшая причина того, что у нас не летают пули столько лет. Люди прекрасно общаются между собой: из Кишинева спокойно приезжают в гости в Тирасполь, тираспольчане могут спокойно ездить в молдавские села и города к своим родственникам, друзьям. Абсолютно никакого давления, никакой национальной неприязни, розни между людьми не существует. Люди друг друга любят и уважают. Из Молдовы говорят: «У вас тут в Приднестровье хорошо — газ дешевый, пенсии чуть выше». А наши отвечают: «Зато у вас есть свободное перемещение по Шенгенской зоне». При этом, когда дружеских беседах встает вопрос о воссоединении, наши люди говорят: «Нет, мы дружить дружим, но вы выбрали свой путь, мы — свой, и давайте его и оставим».
Корр.: Я заметила такой нюанс: в аэропорту нет надписей на русском языке: только на румынском и английском. Но тем не менее, везде слышна русская речь, все официальные, неофициальные лица спокойно переходят на русский язык, устные объявления о полетах произносятся на румынском, английском и русском. Как так получается?
СШ: Большая часть населения Молдовы говорит между собой на русском языке. Многие люди, нормальные люди, могут говорить между собой по-румынски, но если вы обратитесь к ним по-русски, который они в большинстве случаев знают, то они спокойно перейдут на него. Да, есть молдавская молодежь, которая выросла уже при новой власти, пропагандирующей унию с Румынией. Они, даже зная русский, в лучшем случае промолчат, а в худшем — грубо ответят, что нужно знать «лингва натионале» — государственный язык. Да, парламент Молдовы — прорумынский, и эти люди стараются сделать все, чтобы русским духом в Молдове не пахло. Это есть, этого никто не скрывает. Именно поэтому запрещены какие-то надписи на русском языке, только на румынском и английском. Но если вы полетите с Air Moldova, там все дублируется на румынском, английском и русском, потому что понимают прекрасно, что большая часть общается на русском языке.
Тем не менее, именно языковой вопрос стал основополагающим в становлении Приднестровья как самостоятельного государства. 31 августа 1989 года принимается закон о языках. Нет — русскому языку, а у нас же здесь, в Приднестровье, так сложилось, что у нас была окраина Российской империи. Здесь сумасшедшая перемешка. Еще при Екатерине II сюда ссылали и армян, и немцев. Сюда на службу ехали молдаване, малороссы, великороссы. Здесь вот так вот все, вперемешку, совместные браки, здесь кровей намешано много. Вот я еду в автобусе, разговариваю по-русски, заходят 2 студента, разговаривают между собой на молдавском, рядышком сидят 2 бабушки, они разговаривают на украинском языке. И никто не испытывает беспокойства, неприязни, ненависти, это как само собой разумеющееся. И я горд тем, что я живу в такой стране. Где абсолютно никто не смотрит на вашу веру, цвет кожи, язык общения, национальность. Это у нас так, видимо, исторически сложилось — перемешивание, это здорово. К сожалению, на Украине и в Молдове это только на человеческом уровне где-то сохраняется.
Корр.: В многонациональном государстве нельзя по-другому жить, иначе это будет война всех против всех.
СШ:Это приведет к краху государства, причем к краху изнутри. Феодальная раздробленность будет, да и все.
И это еще один аспект «евроинтеграции»: если российские войска отсюда уйдут, и нас начнут интегрировать, то рано или поздно на политическом уровне начнется сумасшедшее давление на русскоязычных, на русское население. Оно начнется, и пойдет именно сверху, на политическом уровне. Кто бы сейчас что ни обещал.
Корр.: Сейчас на Россию и на ее граждан оказывается целенаправленное международное давление. Как к этому относятся в ПМР?
СШ: Да, действительно мы все здесь следим, что происходит в великой России, и прекрасно понимаем, что сейчас идет давление по всем фронтам. Нынешнее обострение политической ситуации в Приднестровье — это попытка спровоцировать Россию на какие-то действия, спровоцировать российские войска на вооруженный конфликт. Это стало бы прекрасным козырем для всех прозападных политиков. Почему мы этого боимся? Потому что вооруженный конфликт — есть вооруженный конфликт, будут гибнуть люди. С другой стороны, мы видим, что в России очень мягко и сдержанно относятся к возможным провокациям. Мы прекрасно видим, что та внешнеполитическая ситуация, которая складывается вокруг России, так или иначе отражается на гражданах России, живущих в Приднестровье. Это проблемы с выездом. Находясь на Украине, люди лишний раз боятся сказать, что они — граждане России. Мы становимся заложниками противостояния Запада и России.
Приднестровье — пророссийский анклав, который постоянно подвергается давлению соседей с запада и востока. Но это давление приводит к тому, что мы здесь становимся закаленнее, что ли, сплоченнее. Чем больше они на нас давят, тем больше пророссийскости, если можно так выразиться, у нас здесь проявляется. Чем больше вы на нас давите, тем сильнее мы будем сопротивляться, и тем мы будем сплоченнее. Как только начались события на Украине, как только мы начали чувствовать на себе давление, у нас здесь чувство любви к России, наверное, еще больше выросло. Вот эта крепость, единство духа, опять же, у нас здесь в крови. Я знаю, мы все равно выстоим, потому что правда на нашей стороне. Не мы хотим кого-то задавить, нас хотят задавить, задушить, но не получится, это я вам точно могу сказать.
Корр.: Как вам кажется, люди не хотят вывода российских войск из ПМР? Как я понимаю, среди миротворцев много местных уроженцев, так как есть проблема с ротацией войск.
СШ: Совершенно верно, если раньше Брянский и Пермский округ направляли сюда миротворцев, то сейчас Украина и Молдова официально запретили перемещение российских военнослужащих на эту территорию. И действительно, сейчас очень много приднестровцев с паспортами Российской Федерации служат в миротворческом контингенте. Это и для России решение определенной проблемы, и для Приднестровья: зарплаты у них все-таки российские, более-менее нормальные для нашего региона. Это возможность трудоустройства для наших ребят, а также экономическая составляющая: наши текстильные фабрики сейчас выполняют оборонный заказ, продовольственные предприятия обеспечивают питанием военнослужащих. То есть это дополнительный стимул для нашей экономики.
Миротворческий контингент здесь небольшой, но сам факт, что это российские войска, имеет большое значение. В военном плане ни Украине, ни Молдове невыгодно шутить с Российской Федерацией, поэтому пока здесь российские миротворцы, мы уверены в том, что здесь сохранится мир. Это, по-моему, единственная миротворческая операция, которая за 25 лет существования привела к тому, что мир сохранился и ни одна пуля здесь не пролетела. Это, кстати, вопрос ко всем этим миротворческим миссиям ООН, ОБСЕ и так далее. Вот посмотреть на их эффективность — и на эффективность миротворцев здесь. Здесь не однобокая миротворческая операция, а реальное обеспечение мира.
Я себя считаю активным гражданином своей республики. Осенью 2017 года мы с представителями общественных организаций собрали 88 тыс. подписей в поддержку российского миротворческого контингента. Это была общественная акция, не официальная, без административного ресурса и приказного порядка. Когда я ходил по квартирам, меня вслед иногда даже крестили, говорили, что мы молодцы, что этим занимаемся. Даже граждане Молдовы, которые живут здесь по регистрации, говорили, что они за сохранение миротворческой миссии России. Вот мнение простых людей.
Корр.: А вы большое количество человек опросили — это, наверное, 5-я часть всего населения ПМР.
Да, примерно 20% всего населения. Эти подписи мы направили в МИД России, а копии протоколов отправили Генсеку ООН Антониу Гутерришу. И попросили Приднестровью дать хотя бы статус наблюдателя, чтобы в ООН услышали позицию Приднестровья. Спросите у нас, вы решаете вопросы по Приднестровью — спросите у нас, чего хотят приднестровцы. С осени ответа пока не получили.
Корр.: Хочу еще спросить об образовании в Приднестровье. В России и средняя, и высшая школа претерпели в последние десятилетия ряд реформ, которые ухудшили качество образования...
По поводу российских образовательных программ нового поколения: ФГОС 3, ФГОС 3+. Скоро будем переходить на ФГОС 4. Хочу сказать, что у нас все государственные университеты, школы работают по российским образовательным стандартам. Россия переходит на новые образовательные стандарты — мы тоже срочно переходим. Так как я 9 лет проработал деканате, был заместителем декана по учебному процессу, все образовательные реформы проходили через меня, я занимался бумажной волокитой. Бумаг… такое ощущение, что вся наша школа сейчас держится только на бумагах. Что касается того, нравится нам это или нет, скажу откровенно, и это позиция не только моя, но и, в том числе, сотрудников нашего Минпроса: мы абсолютно против этой системы ЕГЭ, системы бакалавр-магистр, мы — за сохранение вот этой советской системы: 11 лет отучился в школе, затем 5 лет в вузе, получил диплом специалиста — и ты действительно высококлассный специалист. А по новым стандартам количество аудиторных часов сильно сокращается. По истории часы сокращаются, по родному языку, географии, по ряду других. В университете процентов на 30, если не больше, аудиторная нагрузка сократилась. Если я, обучаясь еще по тем системам специалитета, изучал картографию — ключевой предмет — 2 года, то сегодня он изучается полгода и по очень небольшому количеству часов в неделю. И так, фактически, по всем предметам. Очень много по этим стандартам выносится на самостоятельное обучение. Но мы же прекрасно понимаем: студент — молодой человек, что он там дома будет учить... Он учит то, что ему дадут в вузе на паре. А пар теперь гораздо меньше! Конечно, это приводит к тому, что качество образования падает. Но мы не можем по-другому, у нас российская аккредитация, мы получаем дипломы российского образца, которые позволяют нашим выпускникам работать, в том числе, в России. Поэтому мы занимаемся по этой системе, хотя я знаю, что и в России эту систему очень многие критикуют. Мнение людей, в том числе официальных лиц, в том числе министерства просвещения ПМР, что это — плохо, что эти стандарты хуже, чем были те, 5-летнего высшего образования, да и школьного.
И надо посмотреть, насколько сейчас бакалавр востребован рынком. В Приднестровье и так проблемы с трудоустройством, а до сих пор еще не ясен статус бакалавра. То ли это человек с полным высшим образованием, то ли это — неполное высшее. До сих пор работодатель не понимает, что означает «первая ступень высшего образования»: бакалавр. Что касается магистратуры… Да, студенты идут туда учиться, но тоже недовольны, это лишний год обучения. Если человек учится на платном, это лишний год оплачивать. То есть мы с 2012 года реализуем эту программу подготовки бакалавров-магистров, в 2016 году был первый выпуск. Откровенно, и сами студенты не очень довольны, до сих пор не совсем понятно, зачем это надо. А преподаватели говорят, что теряется качество образования. Есть еще и такая сторона медали, как зарплата преподавателя. Если у меня на предмет, условно говоря, было 72 аудиторных часа, а стало 36, я стал в 2 раза меньше получать.
Корр.: С вами согласны, наверное, большинство граждан России.
СШ:У нас люди себя считают частью русского мира. И мы стараемся, и государство ведет правильную информационную политику. Помогает нам Россия и с учебниками, и строит детские сады… То есть, ведется такая политика на сохранение и приумножение русских традиций в Приднестровье, и само население относится к России с благодарностью, не отделяет себя от нее. Для нас очень важна финансовая гуманитарная помощь, которую Россия ежегодно оказывает для стабилизации приднестровского рубля. В 2017 году она не поступила — у нас сразу на 32% приднестровская валюта упала, цены в магазинах поднялись. Но даже за то, что сделано, что делается, мы благодарны России. Мы прекрасно понимаем, что в Молдове совершенно другие цены на газ. Я живу в 2-х комнатной квартире с семьей. У нас в месяц уходит меньше одного доллара за газ, а в соседней Молдове — 50-80. Уже это — большое дело.
Корр.: Как приднестровцы относятся к новым европейским ценностям? К ювенальной юстиции? Несмотря на то, что в Россия отстаивает традиционные ценности, после внедрения ювенальной юстиции наши органы опеки все чаще вмешиваются в жизнь семьи. Неоправданно отнимают детей у родителей, как это происходит в Европе, за бедность отнимают. Грубо говоря, вместо того, чтобы дать скромное жилье, помочь с ремонтом, покупкой детской кроватки, говорят: «У ребенка должна быть кроватка, или мы его изымем». Как у вас с этим?
СШ:Скажу честно, я не видел, чтобы за то, что мама накричала или папа дал ремня, приходили органы опеки устраивать разборки. У меня самого маленький ребенок. Когда мы его забрали из роддома, к нам приходили из опеки, проверили условия, в которых проживает ребенок. Если у ребенка нету кроватки, ванночки или еще чего-то, республика маленькая, город маленький, начинаем друг другу помогать. Какие-то молодежные организации могут устроить сбор средств, сбор старых вещей, еще чего-то. Где-то представители городской администрации могут помочь, можно поговорить со своим депутатом…А чтобы ребенка забирали, потому что семья бедно живет — такого у нас нет. Забирают детей из неблагополучных семей, где родители алкоголики, дома притоны устраивают.
Что касается европейских ценностей, хорошо, что вы уточнили, что речь идет о новых ценностях. К старым европейским ценностям у нас относятся хорошо, а новые — непопулярны. Гей-парадов у нас не бывает, даже и предпосылок к этому нет.
Корр.: А чемпионат мира смотрите, болеете?
СШ: У меня рабочий день до 5-ти, я сегодня буду отпрашиваться, чтобы в 5 быть дома и смотреть матч Уругвай — Россия. Все болеют за наших. Кафешки у нас на больших экранах показывают матчи. И когда обсуждают, говорят, не «Россия победила», а «Мы победили»! Наверное, это тоже говорит о чем-то. Тоже смотрим, и мы уверены, что мы сегодня победим Уругвай. А еще мы сегодня будем болеть за Иран, чтобы он обыграл Португалию и вышел на второе место, и Россия не на португальцев попала, а на иранцев. То есть мы на шаг вперед смотрим.
